Рус видел, что мать и отец очень переживают из-за этого. И из-за того, что он сам — Рус — заболел после исчезновения своего брата. Стараются уберечь его. Он тоже старался помочь, подыграть им: делал вид, что не замечает, что в доме нет ни вещей Эла, ни каких-нибудь старых фотографий. Должно быть, мать убрала все это подальше. Родители никогда не говорили при нем про Эла. Даже в той комнате, где жил Эл, была теперь просто библиотека. Библиотека из старинных — на бумаге отпечатанных — книг. И все.
Но в то же время Рус чувствовал, что и родители, и инспектор Вронски из полиции, и, наверное, все, кто так или иначе знал его и Эла, ждут от него, Руса, что он раскроет им свой секрет. Расскажет про то, что же на самом деле случилось с двумя мальчиками в редколесье на берегу.
А когда так неожиданно для него их вдруг не стало — матери и отца, в один год, — странное чувство стало посещать его, став на какое-то время навязчивой болезнью: что он наврал, придумал это — этот лес и этот гаснущий в наступающем сером сумраке окрик: «Эл!... Эй, Эл!!!» Что и самого Эла он придумал во время той странной, тяжелой болезни. Что на самом деле у него никогда и не было брата.
Камни гулко шевельнулись у него под ногами. Чайка выкрикнула что-то свое, зависнув над полосой прибоя, соленый ветер бросил пригоршню водяной пыли ему в лицо.
Чтобы удержаться на ногах, Рус перескочил на соседний камень, с него — на другой. А потом зашагал по мокрой гальке, которую раз за разом окатывал прибой. — к человеку, чго ждал его на валуне немного поодаль.
Это был не старый Лорх. Доктор Кросс терпеливо ждал его, вычерчивая что то своей черного дерева тростью по мокрой гальке.
— Ты промочишь ноги, мальчик, — сказал он, вовсе не собираясь, наверное, уберечь Руса от простуды, а только для того, чтобы начать разговор. — Садись здесь и рассказывай, что у тебя...
Он взял узкую ладонь Руса в свои теплые, надежные руки, и Рус послушно сел вполоборота к нему, на гладкий черный камень.
— Я не мальчик, — сказал он. — Уже давно. И уже давно не хожу к вам на сеансы психотерапии, доктор Кросс. Я выздоровел — уже много лет, как я выздоровел...
Он отвел глаза от тускло блестевшего стального пенсне доктора и стал смотреть под ноги. Волны прибоя захлестывали подножие валуна и кожаные мокасины доктора Кросса. Но тот не боялся промочить ноги.
Когда Рус поднял на него глаза, доктор морщась потирал лоб.
— Ничего... — Он коснулся длинными пальцами белесого шрама над левой бровью. — Уже заживает. Проходит. Здесь быстро все проходит...
И, помолчав, добавил:
— Не хорохорься, мальчик. Для меня ты навсегда останешься мальчиком... И я всегда лучше буду знать — выздоровел ты или заболел. Я, а не кто-нибудь еще... Ты веришь мне?
— Да, — чуть запнувшись, ответил Рус. — Я верю вам, док. Простите. Ведь и вы, вы, доктор, единственный, кто по-настоящему верил мне... Все остальные... Им всем кажется... казалось тогда, что я что-то скрываю, не рассказываю им про то, что... было тогда... А вы — верили мне...
— Это потому, Руслан, что ты и вправду рассказал мне кое-что такое, что не рассказывал другим. Ты и себе не рассказал этого... Ты просто не понимаешь этого сейчас. Но это так. И нам снова надо поговорить с тобой...
Доктор умолк, доверительно сжав ладонь Руса.
— На чем мы остановились, мальчик?
— На том, что пришла пора сделать выбор, — ответил Рус. — Перелом... Ты сказал, что, мол, душа пришла к Перелому...
Для него совершенно не имело значения, что это Лорх говорил про то, что пришла пора выбирать, а совсем не доктор Кросс.
У сна — свои законы.
— Выбор... — Док задумчиво потер лоб. — Ты уверен, что сможешь его сделать? И что хочешь этого — сделать выбор?
Рус промолчал.
— Плохое время наступает для тебя... — Док опять чертил тростью по мокрой гальке. — Но надо пройти через это — иначе то, что было пока что твоей бедой, твоей болезнью, никогда не станет выходом... Развязкой. Надо пройти через Выбор.
— Что же я должен выбрать? — глухо спросил Рус. — Что?
Но он знал, что вопрос его фальшив: он уже знал, о каком выборе идет речь.
— Мне кажется... — медленно произнес доктор Кросс, глядя куда-то за горизонт, — мне кажется, что... Прости меня, мальчик, но мне кажется, что подсознательно ты не хочешь найти Эла. Своего брата. Боишься этого...
— Почему?!
Рус почти выкрикнул это. Потому что это было правдой.
— Ты боишься встретить своего брата, потому что боишься встретить себя самого — такого, каким ты не состоялся... И ты боишься того, что встреча эта будет для тебя разочарованием... Хуже, чем разочарованием...
Рус вскочил. Руки его автоматически сжали готовый разорваться череп.
— Не-е-е-т!!! — заорал он, не понимая толком, что же он все-таки отрицает, отталкивает от себя этим своим криком, от которого и проснулся. Всего полчаса назад.
Странно это было и дико: ведь, собственно говоря, ничего страшного с ним и не приключилось в этом продутом осенним ветром сне — ясном и пасмурном одновременно... Никто не гнался за ним по темным коридорам, не заточал его в подземелье, не поджидал во тьме. Была только тоска по брату и осознание какой-то иной, не той, что записана в анкетах, резюме и автобиографиях, правды о себе...
Мутный рассвет таял за окном. Рус прошел в кабинет, взял со стола трубку блока связи, набрал номер и попросил робота-секретаря записать его на прием к доктору Гансу Кроссу. На ближайшее свободное время.
— Вашу просьбу исполнить невозможно, — сообщил ему секретарь. — Господин Кросс давно не практикует. Кроме того, он умер шесть дней назад.