— Ты думаешь, я знаю, где у вас тут эти самые Горные колодцы? — улыбнулась Конча.
— А ты не побоишься туда идти? — исподлобья глянула на нее провожатая. — Если я покажу тебе дорогу, а ты попадешься Шепчущим Неназываемого, то получится, что я тебя им отдала...
— Эти... Шепчущие — они убивают?
— Н-нет... — Голос Каэры потерял уверенность. — Они превращают... Все говорят, что это хуже смерти... Но, может, с Пришлыми у них все по-другому... В общем, так, — повторила девчонка, и голос ее окреп. — До сумерек ты туда успеешь добраться. Это по Тракту вверх. К Отрогам. И приглядывайся — по правой стороне будет знак. Когда уже подальше от реки заберешься... Камень такой — красноватый... В мой рост высотою. И на нем — птичий глаз вычернен. С мое лицо. Даже больше немного.
— Птичий?
— Все говорят — птичий... И действительно похоже... Это очень старый камень. От него дорога вверх пойдет. Там только до половины — до озерца малого — на коне добраться можно. Постарайся Чертомета понадежнее упрятать. Там Леса почти нет, но камни торчат высокие. Почти как деревья. Вот поводья привязать там трудно будет... А дальше развалины увидишь. Высоко. К ним тропинка есть. Только — трудная, крутая. А за развалинами и будут Колодцы. Над одним колокол висит. Позвонишь в него — много раз звонить нужно, — и жди. За тобой придут Шепчущие. Ты их, вообще, не пугайся, но близко лучше не подходи. Эти, что там обитают, они с Менялой в дружбе. Они тебя к нему и проводят. Они всех, кто в колокол звонит, к нему отводят. А уж с ним, может, у тебя и получится — в смысле договориться... Он же ведь тоже из ваших. Из Пришлых...
— Спасибо... — задумчиво наклонив голову набок, произнесла Конча. — Ну, тебе, наверное, пора возвращаться. Твой отец...
— Отец мне по первое число врежет. И за то, что тебя с Чертометом не устерегла, и за всякое-разное... На этот счет ты не волнуйся...
Конча посмотрела на загорелые босые ноги Каэры. На стройных девчоночьих ногах красовались рубцы, оставленные кнутом буйного нравом родителя. Ее новая подруга явно была не самой покорной дочерью Лоскутного Племени...
Каэра подняла руку в жесте прощания. Кончита Фарга взлетела в потертое седло, отсалютовала ей точно таким же жестом и исчезла в калейдоскопе теней, созданном склонившимися над Заброшенным Трактом кронами причудливых деревьев.
Легкое покашливание за спиной отвлекло Магнуса Равновеликого, более известного среди коллег по Гильдии как Робин-Книжник, от размышлений, которым он уже третий час предавался над шестьсот десятой страницей труда Иосифа Краткого «О триединстве и трех исходах Великой Мудрости».
Размышления фактического главы Гильдии Магов — номинально Книжник был лишь одним из ее Постоянных Секретарей — были, впрочем, сугубо мирскими. Посвящены они были предстоящему визиту его сиятельства князя Черни в его — Робина-Книжника — владения.
Владения эти были велики, богаты и, вообще говоря, сравнимы как по площади, так и по числу населяющих их душ с личными владениями августейшей фамилии. Собственно, именно личное богатство, а отнюдь не особые познания и умения в области магического ремесла сделали Магнуса Равновеликого формально вторым, а по сути — первым человеком в Гильдии Магов.
Дело, впрочем, было не во владениях этих. Размышления касались именно князя. Ни для кого из людей сведущих не было тайной, что под именем князя Черни скрывался обычно Его Величество Тан Алексис — законный государь Сумеречных Земель — в тех случаях, когда находил нужным посетить тот или иной удел своих владений инкогнито.
О том, что князь, следуя по своим неотложным делам, рассчитывает на ночлег и гостеприимство в замке Магнуса Равновеликого, Книжника известил специально высланный с этой целью герольд. Словно «сиятельство» и не подозревало, что члены Гильдии имеют и другие — более скорые и совершенные — способы связи. Сие было знаком высочайшего неудовольствия. К чему, впрочем, следовало быть готовым после решения, принятого Верховной Коллегией Гильдии на ее последнем заседании.
Вот почему мысли Равновеликого были мрачны. Как мрачен был и взгляд, который он обратил на потревожившего его покой ученика.
— В чем дело, Жан? — осведомился он. — Их светлость пожаловали?
— Вы всегда знаете наперед любую новость, Учитель...
Не удостоив склонившегося в льстивом поклоне Жана даже взглядом, маг поднялся из кресла и стремительным шагом покинул свой кабинет. Во двор замка он вышел уже не столь стремительно, но с полной достоинства поспешностью простирая руки для приветствия формального главы Гильдии.
Свита князя состояла всего из полудюжины телохранителей, пары слуг и неизменного «дорожного камердинера» — графа Нолля, который в момент появления Книжника на месте действия помогал «сиятельству» спешиться. Вся эта кавалькада почти полностью заняла собой не такой уж большой внутренний двор Магнусового замка. При мысли о том, в какие расходы ввергнет его необходимость кормить эту ораву и давать ей кров в течение, быть может, не одних суток, маг помрачнел окончательно.
Что, впрочем, не помешало ему расцвести самой радушной из своих улыбок и устремиться навстречу высокому гостю, рассыпаясь в дежурных приветствиях.
Гость, однако, не спешил выражать ответную радость. С кислой улыбкой он позволил Робину приложиться к небрежно поданной руке, на безымянном пальце которой поверх перчатки был надет массивный серебряный перстень с узором из рун — атрибут Верховного мага и знак того, что прибыл гость сюда именно в этом качестве.
— Ваши люди, сир, наверное, устали с дороги... — начал было Робин.